Strategic Trust-Building

Open publication 

Download publication

Indeed, most outside experts told us that the task was impossible. Relations between Russia and the United States had deteriorated to a nadir not seen in decades. Among the major causes for the severe decline were the rushed ballistic missile defense agreements between the United States and Poland and between the United States and the Czech Republic to deploy assets in these European countries to counter a potential Iranian nuclear and missile threat. The United States government viewed this as a defensive move. Was Iran developing a capacity to hit Europe? How long would it take? The Russian government countered that the ballistic missile defense deployment near its borders was surely directed against Russia—an offensive move. Russian leaders and experts dismissed the idea that Iran currently possessed an offensive ballistic missile program capable of striking Europe. The sixteen Americans and Russians who sat around that Track 2 table back in 2007 in Moscow could have stopped at that impasse—but they did not. They agreed that the heart of the issue did not start with either the United States or with Russia but rather with the need to decipher the threat—what were Iran’s technical capabilities? Could the two sides analyze and come to an agreement on the nature of the threat through a joint threat assessment?

Russia and the United States have been in dispute over the timeframe involved for Iran to acquire nuclear warheads and delivery vehicles, on the means needed to prevent that from happening, and—in the worst case that it cannot be prevented—the military operational responses available to both sides to defend against Iran’s potential use of nuclear armed missiles. It was agreed that only after capabilities are ascertained can productive political conversations about motives and policy responses follow. Therein lay the mandate for the two teams of scientists, who worked independently and in a series of joint meetings that more often than not lasted well into the night.

Though the Iranian nuclear program has been the subject of detailed forensic public analyses, much less detailed attention has been paid, in public at least, to the Iranian missile program. Claims and counterclaims abound and defy easy understanding by the non-specialist. This report aims to fill that gap by providing a detailed examination of Iranian nuclear and missile capabilities. When might Iran be capable of deploying nuclear warheads? Assuming that Iran can develop that capability, would the proposed missile defenses be able intercept Iranian missiles? What are the possibilities of U.S.-Russian cooperation in this area? These are the vital questions that this report examines and makes its assessments.

The EastWest Institute, for thirty years a bridge in U.S.-Russian and earlier, U.S.-Soviet relations, is proud to present the product of this remarkable team of Russian and American scientists and experts on the subject. That compelling gap—both in terms of independent analysis and in confidence building on Iran’s weapons programs— now has its first bridging document. That it deals successfully with a joint assessment on such an important issue as Iran’s nuclear and missile potential is a tribute to its authors and to the willingness of both governments to enable their scientific communities to cooperate.

EWI worked closely with partner organizations in both Russia and the United States: the Russian Committee of Scientists for Global Security and Arms Control; The Massachusetts Institute of Technology’s Program in Science, Technology, and Society; and the Center for International Security and Cooperation at Stanford University—all of which offered vital support and leadership. This Track 2 effort by prominent American and Russian specialists should provide a way out of the counter-productive and unnecessary friction that has arisen over Iran’s nuclear military potential and responses to it. After all, as both sides have taken pains to point out, a nuclear Iran is in neither state’s interest.

For more than a year, intense discussions have taken place on this first bilateral JTA between Russian and U.S. scientists, some of whom are close advisors to high-level government officials. The drafting of this report was a unique experience of building trust between experts who shape future strategic decisions. We all have learned important lessons through this experience and the EastWest Institute is keen to actively rely on them to expand the model of joint independent expert groups to contribute to finding solutions to pressing threats around the globe. Additional JTAs will be undertaken. To operationalize the findings of this JTA, we are preparing to launch a Joint U.S.-Russia Policy Assessment, as suggested by William Burns, Under Secretary of State for Political Affairs (and formerly the U.S. ambassador to Russia). Such a study would offer consensus recommendations on the policy options available to the United States and Russia on the potential Iranian nuclear and missile threat as well as suggest a global regime for dealing with ballistic missile proliferation.

In February 2009, key conclusions of the study were presented to the U.S. National Security Advisor James Jones, Russian Foreign Affairs Minister Sergey Lavrov, and Secretary of the Russian Security Council Nikolay Patrushev. The first reaction to the draft report from both U.S. and Russian government officials was positive, and provides the basis for hope that both countries will be able to develop constructive policies of cooperation in addressing existing nuclear and missile threats. We are pleased that in recent bilateral meetings between Secretary Clinton and Minister Lavrov the importance of doing joint U.S.-Russia threat assessments has been recognized.

EWI’s mission is to forge collective action for a safer and better world—this joint threat assessment gives policymakers the ability to do just that. We are grateful for the dedicated eff orts by those involved on both the U.S. and Russian sides, who put politics and other commitments aside to off er their impressive analytical skills to this venture. As well as being scientists they were diplomats and skilled negotiators as they worked together to produce this consensus document. Special thanks and recognition are due to David Holloway and Leonid Ryabikhin, who led the U.S. and Russian sides, respectively, in this unique endeavor. A complete listing of scientists and experts engaged in this process is found on the list of contributors. We thank each of them for their diligent work and contributions. It is in no small measure thanks to the patient and determined leadership of Professor Holloway and Dr. Ryabikhin that the diverse teams were able to prepare and present the consensus document that follows. I would also like to extend a special thanks and recognition to Greg Austin, Vice President of Policy Innovation, who began the initial joint threat assessment process at EWI.

Foreword

Placing armed forces on some level of alert has been a basic tenet of military readiness for centuries, particularly in countries that have experienced surprise attacks. It is therefore no revelation that a significant part of the nuclear forces of the United States and the Soviet Union were on alert during the Cold War. But twenty years after the end of the Cold War, Russia and the United States continue to maintain most of their nuclear forces at the old levels of alert. It is time for a fundamental rethink about this practice, and for creative ideas about levels of operational readiness more suitable for the post-Cold War world and how they might be made operational.

Currently the United States has around a thousand nuclear warheads on alert on land-based intercontinental ballistic missiles (ICBMs) and submarine-launched ballistic missiles (SLBMs). Russia similarly maintains about 1,200 warheads on alert, nearly all of them on ICBMs.

Even during the Cold War, alert levels were not static and moved up or down depending on the security environments. But alert levels since then (after some degree of de-alerting, especially of bomber forces, in the early post-Cold War period) have remained immune to major changes in the later post-Cold War era. As one Russian expert admitted, Russia and the United States remain prisoners of a Cold War legacy.

It is against this backdrop that the EastWest Institute (EWI), in partnership with the Federal Department of Foreign Affairs of Switzerland and the New Zealand Ministry of Foreign Affairs and Trade, launched its project, “Reframing Nuclear De-alert: Decreasing the Operational Readiness of U.S. and Russian Nuclear Arsenals”. This project addresses the following questions:

1. What was the past experience among nuclear weapon states of reducing the operational readiness of their nuclear arsenals?
2. What is the principal critique of present approaches to decreasing the operational readiness of nuclear weapon systems and increasing decision-making time? What approaches might be acceptable to the United States and Russia? How might these ideas be operationalized?
3. What is the relationship between efforts to de-alert and efforts to disarm? Are they complementary?

These questions were addressed at a seminar in Yverdon-les-Bains, Switzerland in June 2009 by technical experts, policymakers, military professionals and scholars from the United States and Russia. The discussion was further enriched by representatives from the non-nuclear-weapon states that sponsored the UN General Assembly Resolution titled Decreasing the Operational Readiness of Nuclear Weapons Systems (A/Res/63/41).

Discussions during the seminar reflected the view that there is no fundamental obstacle to ‘de-alerting’ provided the issue is not framed as a set of narrow, technical measures aimed at lowering the possibility of accidental, unauthorized, or inadvertent use. A broader view of ‘de-alerting’ could pave the way for a serious discussion on de-emphasizing the military role of nuclear weapons--for instance. by moving to retaliatory strike postures and doctrines instead of Cold War pre-emptive or “launch on warning” postures. This broader view would ensure that all relevant stakeholders, including the strategic communities in Russia and the United States, are drawn into the conversation on operational readiness of nuclear forces.

Such an approach may also offer a pathway to bring other nuclear weapon states into discussions on dealerting. Once de-alerting is reframed along these lines several concrete steps become possible. For instance, as part of the START follow-on negotiations, Russia and the United States could examine how measures to reduce operational readiness can accompany the bilateral arms control process. Arrangements to share data and ensure the capability to destroy a rogue missile in flight could also be multilateralized.

This report, which reflects the rich debate not only between the United States and Russia but also the views of other non-nuclear weapon states, elaborates on how the issue can be reframed. More importantly, it outlines a series of practical steps that the United States and Russia might consider as they progress along the road to ‘reset’ their bilateral relations. Such steps are in line with U.S. and Russian efforts to break with the past and set a new and more cooperative course for the future.

EWI is grateful for the generous support of the governments of Switzerland and New Zealand as well as EWI’s own core funders, which made this project possible. EWI also wishes to express its appreciation to everyone who participated in the process and for their creative thinking. At EWI we constantly look to reframe issues in a way that makes new practical breakthroughs possible. Our hope is that this report will be a step in that direction and will encourage the United States and Russia to move to levels of operational readiness which are more compatible with today’s strategic realities and not relics of the Cold War.

John Edwin Mroz

President and CEO
EastWest Institute

Executive Summary

• Nearly twenty years after the end of the Cold War, Russia and the United States continue to maintain hundreds of nuclear weapons capable of striking the other side, and to have at least some of these nuclear forces at Cold War levels of alert, that is, ready to fire within a few minutes of receiving an order to do so.
• Even during the Cold War, alert levels were not static and moved up or down in step with changes in the strategic and tactical environments. While the operational readiness of some weapon systems has been reduced, there has been no major change in the readiness levels of most of the nuclear weapon systems in the post–Cold War era. This is in considerable part because Russia and the United States believe that despite fundamental changes in their overall relationship, vital interest requires maintaining a high level of nuclear deterrence.
• The post–Cold War experience also demonstrates that alert levels can be reduced and measures can be taken to reduce the risk of accidents or unauthorized takeover of nuclear weapons. Further measures could be taken to reduce operational readiness of nuclear arsenals. U.S. and Russian experts alike stressed survivability as a key element in the acceptance of these measures because of its importance to maintaining deterrence.
• Cold War legacy postures under which thousands of weapons are kept on high readiness can be altered through top-down policy initiatives, as was the case in the early 1990s with one class of nuclear weapons.
• Technical issues related to the peculiar “ready” character of land-based ICBMs can be resolved by bringing designers into discussions on decreasing operational readiness of nuclear weapons. There was a sense that technical solutions to the problems of nuclear risk reduction are available and can be multilateralized. Information sharing can help implementation of these solutions.
• Concerns over “re-alerting” races and vulnerability of “de-alerted” forces to conventional or nuclear strikes during “reversal” can be addressed through survivable forces, dialogue, and confidence building.
• Other nuclear weapon states apparently have alert practices that differ from those of Russia and the United States. It was debated whether this state of affairs can be ascribed to an absence of nuclear war fighting capabilities or to a different assessment of the post–Cold War nuclear security environment. There was a sense that nuclear doctrines and alert practices of different nuclear weapon states cannot be analyzed in a vacuum and must be evaluated as parts of a larger political and security framework.
• Non-nuclear weapon states’ experts forcefully asserted the legitimate interest their states have in the issue and underlined the practical and constructive approach of the U.N. General Assembly resolution on reducing operational readiness of nuclear forces.
• Non-nuclear weapon states say that lowering of the operational status of nuclear weapons would both reduce the risk of accidental or unintended nuclear war and provide a much-needed practical boost for disarmament and nonproliferation. Decreasing the operational readiness of nuclear weapons would be a highly desirable confidence-building measure between nuclear weapon states and non-nuclear weapon states. It would also be a welcome step in the lead-up to the 2010 Non-Proliferation Treaty (NPT) Review Conference.
• The principal objection to decreasing operational readiness of nuclear weapons as commonly understood has been that it seeks to address a problem that does not exist. Even if it does exist in some instances, it can be addressed by technical and organizational means updated to cover current threats such as nuclear terrorism. Furthermore, the remedy itself could end up undermining nuclear deterrence and strategic or crisis stability.
• The insight that emerged during the meeting was that the above objection flows from a narrow view of de-alerting as meaning measures that make it physically impossible to promptly launch an attack on order. Such a view also leads to a somewhat excessive focus on verification of technical measures, which ends
  up giving an easy argument to the opponents of de-alerting—that it is not verifiable and therefore should not be attempted.
• There are no fundamental obstacles to many useful measures of decreasing operational readiness of nuclear weapons, provided the issue is not framed narrowly. De-alert has to be seen not only as a technical fix but also as a strategic step in deemphasizing the military role of nuclear weapons, in other words, moving to retaliatory strike postures and doctrines instead of legacy preemptive or “launch on warning” postures. The ongoing U.S. Nuclear Posture Review (NPR) offers an opportunity for such a perceptual shift.
• If decreasing operational readiness of nuclear weapons is reframed in this manner, several concrete steps become possible:
  • As part of the START follow-on negotiations, Russia and the United States could examine how measures to reduce operational readiness can accompany the bilateral arms control process.
  • Both Russia and the United States could further strengthen controls against unauthorized action, takeover, and tampering; further increase the capability of warning systems to discriminate real from imagined attacks; and enhance the survivability of their forces and their command and control systems.
  • Arrangements related to data exchange and ensuring a capability to destroy a “rogue” missile in flight could be multilateralized, at least in terms of sharing data, to bring other declared nuclear weapon states into the process.
  • Multilateralization of institutions such as the Joint Data Exchange Center may also have collateral benefits in the area of space security.
  • The premise of maintaining nuclear deterrence between Russia and the United States should not be considered immutable. A dialogue on legacy nuclear postures and doctrines in the Russia-U.S. context may trigger a broader dialogue among relevant states on reducing the salience of nuclear weapons, thus facilitating progress on disarmament and nonproliferation.

Executive Summary

Between June 2009 and January 2010, the EastWest Institute (EWI) began exploring how the United States, China, and the international community could build strategic trust through cooperation on climate change and climate security. EWI examined this issue through policy discussions in several forums: Track 2 processes such as the U.S.-China High Level Security Dialogue and the U.S.-China-Europe Trialogue21 initiative; a roundtable session in New York; and the U.S.-China Working Group on Climate Change—a group of Chinese and American experts convened with the support of the Connect U.S. Fund who met before and after Copenhagen to assess progress and to determine ways to move forward.

The timing has been fortuitous. The United States is re-engaged, domestically and internationally, on climate change issues; the Obama administration has moved climate and clean-energy cooperation to the top of the bilateral agenda with China; and the disappointing Copenhagen climate change negotiations have left the United States, China, and the global community with much to do to find a new international framework on climate change before the Kyoto Protocol expires in 2012.
This paper captures key observations from those discussions, focusing on two areas that pose the biggest obstacles to progress in bilateral and multilateral efforts to address climate change concerns. These areas are:

• The trade-off between emission caps and development goals;
• Technology transfer and intellectual property (IP) rights.

An important caveat: while the paper draws heavily on the discussions of the EWI-convened U.S.-China Working Group on Climate Change, the views in this paper should not be ascribed, individually or collectively, to members of the group. The group’s debates and discussions helped inform this paper’s analysis and recommendations, but the paper does not reflect a consensus in the group, because indeed consensus was lacking.

• The main challenges and recommendations relating to the main points of contention are summarized in Table 1. Among the biggest concerns—reinforced in large part at the Copenhagen meeting—are:
• The establishment of a system for the measurement, reporting, and verification (MRV) of emissions commitments that is acceptable to both developed and developing countries;
• Fostering confidence between the United States and China in each other’s carbon reduction commitments;
• Overcoming market, regulatory, and political barriers to technology transfer, including concerns over signs of “energy protectionism;”
• Reconciling different notions and expectations between developed and developing countries about each other’s role in technology transfer and financing;
• Building confidence in China’s IP protection regime and the broader international debate about the role of IP in clean energy technology transfer under the United Nations Framework for Climate Change Cooperation (UNFCCC).

Evident in the discussions was a stark contrast in the underlying American and Chinese assumptions that frame the debate. The two countries differ in their views of their obligations to reduce carbon emissions, their relative willingness to compromise national sovereignty for verification regimes, their contrasting notions of technological transfer from developed to developing countries, and their assessment of the role of IP (including China’s IP system) in the facilitation of such transfers.
Politics also play a role. Prospects of climate change legislation in the United States are dim: the divisive battle over health care reform and upcoming mid-term congressional elections have hardened divides within the U.S. And the politics of U.S.-China relations, which have affected mutual perceptions and cooperation in areas such as security and trade, have spilled over to the realm of climate change and clean energy as well.

The recommendations in this paper primarily address U.S.-China cooperation. The two countries are the world’s largest carbon emitters and have a critical role to play in moving the international process ahead. While the United States and China do not speak for all developed and developing countries respectively, we hope that these recommendations will help shape a framework that both developed and developing countries can accept.

Table 1:  Summary of Main Challenges and Recommendations

Предисловие

В настоящее время у США имеется порядка тысячи ядерных боеголовок в состоянии боевой готовности в межконтинентальных баллистических ракетах (МБР) наземного базирования и баллистических ракетах подводных лодок (БРПЛ). Аналогично порядка 1 200 российских боеголовок (по большей части МБР) находятся в состоянии боевой готовности.

Даже в период холодной войны уровень боевой готовности не был статичен и изменялся в зависимости от условий безопасности. Однако с тех пор (после незначительного выведения из состояния боевой готовности, в частности бомбардировочной авиации, вскоре после окончания холодной войны) уровни боевой готовности не подвергались существенным изменениям. Как признал один российский эксперт, Россия и США – все еще заложники наследия холодной войны.

На таком фоне Институт Восток-Запад (ИВЗ), в партнерстве с Федеральным департаментом иностранных дел Швейцарии и Министерством иностранных дел и торговли Новой Зеландии приступил к выполнению проекта «К новому пониманию проблемы понижения боевой готовности ядерного оружия: вопросы понижения оперативной готовности ядерных арсеналов США и России» в поиске ответов на следующие вопросы:

Каков имеющийся опыт ядерных держав по понижению оперативной готовности ядерного арсенала в прошлом?
В чем заключается критика современных подходов к понижению оперативной готовности систем ядерного оружия и увеличения сроков принятия решения? Какие подходы могут быть приемлемы для Соединенных Штатов и России? Как можно практически осуществить предлагаемые идеи?

Как соотносятся попытки понижения боевой готовности и процесс разоружения? Взаимодополняемы ли они?

Эти вопросы обсудили технические эксперты, политики, кадровые военные и ученые из Соединенных Штатов и России в ходе семинара в городе Ивердон-ле-Бан (Швейцария) в июле 2009 года. Дополнительный вклад в дискуссию внесли представители неядерных государств, которые предложили резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН «Понижение оперативной готовности систем ядерных вооружений» (A/Res/63/41).

Дискуссии в ходе семинара продемонстрировали точку зрения, что не существует принципиальных препятствий для понижения боеготовности систем ядерного оружия (ЯО) при условии, что постановка вопроса не ограничивается набором узких технических мер, направленных на снижение возможности случайного, несанкционированного или непреднамеренного применения ЯО. Более широкое понимание понижения боеготовности ядерного оружия могло бы проложить путь для серьезных дискуссий о снижении военной роли ядерных вооружений – например, путем перехода от упреждающей стратегии и стратегии нанесения ответного удара по предупреждению, характерных для периода холодной войны, к стратегии и доктрине ответного удара. Такой более широкий взгляд обеспечит участие всех заинтересованных сторон, в том числе стратегических сообществ России и Соединенных Штатов, в дискуссии по оперативной готовности ядерных вооружений.

Такой подход также поможет предложить путь вовлечения прочих ядерных держав в дискуссию по понижению уровней боеготовности ЯО. Подобное изменение постановки вопроса о понижении уровней боеготовности ядерного оружия позволит предпринять несколько конкретных шагов. Например, в рамках дальнейших переговоров о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ), Россия и США могут рассмотреть возможность совмещения мер по понижению оперативной готовности с двусторонним процессом ограничения вооружений. Возможно также перевести на многостороннюю основу договоренности об обмене данными о пусках ракет и обеспечении возможности уничтожения неподконтрольных ракет в полете.

Предлагаемый доклад представляет не только содержательную полемику между Соединенными Штатами и Россией, но также взгляды неядерных государств, в деталях рассматривает, как можно изменить постановку вопроса. Что немаловажно, в общих чертах доклад также предлагает серию практических шагов, которые Соединенный Штаты и Россия могли бы рассмотреть в процессе «перезагрузки» двусторонних отношений. Предложенные шаги в духе попыток США и России порвать с прошлым и взять новый курс на сотрудничество.

Институт Восток-Запад выражает благодарность правительствами Швейцарии и Новой Зеландии, а также другим спонсорам и донорам за великодушную поддержку, благодаря которой был выполнен настоящий проект. ИВЗ также благодарит всех участников процесса за творческий подход. Чтобы добиться новых прорывов на практике, Институт Восток-Запад постоянно работает над поиском новой постановки вопросов. Надеемся, что предлагаемый доклад станет шагом на этом пути, а также стимулом для Соединенных Штатов и России изменить уровень оперативной готовности в соответствии со стратегическими реалиями дня сегодняшнего, а не пережитками холодной войны.

Джон Эдвин Мроз
Президент и Главный управляющий директор
Институт Восток-Запад

Основные положения

• Почти 20 лет прошло после окончания холодной войны, а Россия и США все еще обладают сотнями носителей с ядерными боеголовками, которые находятся в состоянии боевой готовности, присущей временам конфронтации, то есть готовы к пуску в течение нескольких минут после поступления соответствующего приказа.
• Во времена холодной войны уровень боевой готовности, как известно, повышался или понижался в зависимости от стратегической и тактической обстановки. Хотя после окончания холодной войны оперативная боеготовность некоторых видов вооружений была понижена, коренные изменения не затронули уровни боеготовности большинства ядерных вооружений. Главным образом это объясняется тем, что Россия и Соединенные Штаты полагают, что, несмотря на принципиальные изменения двусторонних отношений в целом, жизненно важные интересы сторон, по-прежнему, диктуют высокий уровень ядерного сдерживания.
• Опыт, накопленный после окончания холодной войны, показывает, что можно снизить уровень боевой готовности и принять меры по сокращению риска случайного или несанкционированного применения ЯО. Можно предпринять дальнейшие меры с целью понижения оперативной готовности ядерных вооружений. При этом и американские, и российские эксперты исходят из того, что ключевой элемент в принятии подобных мер – сохранение выживаемости стратегических сил по причине отводимой им роли в ядерном сдерживании.
  Морально устаревшие стратегии периода холодной войны, в соответствии с которыми стратегические носители с ядерными боеголовками находятся в высокой боевой готовности, можно изменить путем политических инициатив, исходящих от руководителей государств, как это случилось в начале 1990-х с одним из видов ядерных вооружений.
• Технические вопросы рассматриваемой проблемы, обусловленные присущей межконтинентальным баллистическим ракетам (МБР) наземного базирования высокой степенью готовности к пуску, можно решить путем вовлечения конструкторов МБР в дискуссию о понижении оперативной готовности ядерных вооружений. Сложилось впечатление, что возможность технического решения проблем, связанных со снижением ядерной угрозы, существует, и что эти решения могут быть переведены на многостороннюю основу. Обмен информацией может помочь в практической реализации таких решений.
• Опасения, связанные с возможной «гонкой» по восстановлению боеготовности и в связи с уязвимостью сил, боеготовность которых была снижена, по отношению к ударам с применением обычных и ядерных видов вооружений в период такой «гонки», могут быть устранены благодаря повышению выживаемости сил, а также путем диалога и мер укрепления доверия.
• Прочие ядерные державы, по-видимому, поддерживают уровень боевой готовности своих ядерных сил, отличный от принятых в России и Соединенных Штатах. Обсуждался вопрос, насколько такое положение объясняется отсутствием соответствующих технических возможностей или иной оценкой существующих угроз после окончания холодной войны. Создалось впечатление, что ядерные доктрины и сложившуюся практику поддержания боевой готовности ядерных государств невозможно анализировать в отрыве от контекста их политики по обеспечению безопасности.
• Эксперты неядерных держав активно отстаивают законные интересы своих государств в данном вопросе и подчеркивают практический и конструктивный подход резолюции Генеральной Ассамблеи ООН по понижению уровня боевой готовности ядерных вооружений.
  Неядерные государства заявляют, что понижение уровня боевой готовности ЯО снизит риск случайной или непреднамеренной ядерной войны, а также предоставит столь необходимый практический стимул для разоружения и нераспространения ядерного оружия. Понижение уровня боевой готовности ядерных вооружений также стало бы крайне целесообразной мерой укрепления доверия между ядерными и неядерными державами и долгожданным шагом накануне предстоящей в 2010 году Конференции по рассмотрению действия Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО).
• Принципиальное возражение в отношении понижения уровня боевой готовности ядерных вооружений в общепринятом понимании заключается в том, что эта инициатива является попыткой решения фактически несуществующей проблемы. Даже если в отдельных случаях вопрос имеет место, его можно решить с помощью технических и организационных мер, адаптированных к современным угрозам, таким как, к примеру, ядерный терроризм. Более того, сама по себе выдвигаемая инициатива может в конечном итоге подорвать ядерное сдерживание и стратегическую стабильность, в том числе и в кризисных ситуациях.
• В ходе встречи высказывалось мнение, что приведенное выше возражение вытекает из узкого взгляда на понижение уровня боевой готовности как на ряд мер, благодаря которым оперативный удар по приказу может стать технически невозможным. Такая точка зрения также приводит к тому, что акценты в дискуссии смещаются к вопросам контроля над применяемыми техническими мерами, что в свою очередь дает возможность оппонентам понижения оперативной боевой готовности выдвинуть контрдовод: поскольку технические меры по понижению боеготовности проверить невозможно, не стоит и предпринимать такие попытки.
  • Если не ограничиваться узкой постановкой вопроса, принципиальных препятствий многим полезным мерам по понижению уровня боевой готовности ядерных вооружений не существует. Понижение боевой готовности необходимо рассматривать не только как техническое решение, но также как стратегический шаг в снижении военной роли ядерного оружия, иными словами, как переход к стратегии ответного удара от морально устаревшей доктрины, основанной на применении упреждающего удара или удара по предупреждению. Текущий процесс подготовки очередного Обзора ядерной стратегии США предоставляет возможность для подобного изменения в восприятии.
  • Если поставить вопрос о понижении боевой готовности ядерных вооружений подобным образом, станут возможными несколько конкретных шагов:
  • В рамках дальнейших переговоров о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ), Россия и США могут рассмотреть возможность совмещения мер по снижению оперативной готовности с двусторонним процессом сокращения вооружений.
    И Россия, и Соединенные Штаты могут предпринять дальнейшие шаги по усовершенствованию мер контроля с целью предотвращения несанкционированных действий; повышению возможностей систем оповещения отличать реальные атаки от кажущихся; а также по укреплению выживаемости своих сил, средств контроля и систем управления.
  • Договоренности об обмене данными и обеспечении возможности уничтожения в полете неподконтрольных ракет можно перевести на многостороннюю основу, по меньшей мере, в части обмена данными, с целью вовлечения в процесс других ядерных государств.
    Перевод на многостороннюю основу организаций типа Совместного центра обмена данными также может быть взаимно полезным и в сфере обеспечения безопасности в космосе.
  • Ядерное сдерживание между Россией и Соединенными Штатами также не стоит считать незыблемым. Диалог о морально устаревших доктринах и стратегиях в контексте российско-американских отношений может инициировать более широкую дискуссию между государствами о снижении видной роли ядерного оружия и таким образом будет способствовать процессу разоружения и нераспространения ЯО.

 The main assessments and conclusions to emerge from the workshop and how they relate to the prospects of future CTBT ratification are summarized below:

• There was widespread—but not unanimous—agreement that the U.S. nuclear stockpile can be certified as safe, secure, and reliable without a resumption of nuclear explosion testing. This assessment is primarily based on ongoing improvements to the Department of Energy (DOE) Stockpile Stewardship Program (SSP) and the enhanced understanding of nuclear weapons it has produced in the last ten years. The possible increase in the functional lifetime of U.S. nuclear weapons, as described in DOE studies of nuclear material and life extension programs and assessments of that work by outside expert groups, factors prominently in this judgment.
• The ability of SSP to ensure the reliability of the nuclear stockpile in the absence of testing is tied to maintaining the infrastructure of and expertise in the U.S. nuclear weapons complex. There was strong concern that the nuclear complex—including the national security laboratories—does not have the resources it needs to fulfill its mission.
• The military has more to consider than just the reliability of the nuclear warhead. Reliability is a function of the performance of the nuclear weapon in each of the deployed delivery systems across the specturm of the entire mission. The method to characterize the performance of a weapon system could be adjusted without reducing the ability of the military to carry out nuclear missions.
• Most of the Comprehensive Test Ban Treaty Organization (CTBTO) Preparatory Commission’s International Monitoring System (IMS) is certified or in place and the capability of the IMS is improving ahead of the schedule envisioned when treaty negotiations concluded in 1996.
• The IMS was able to better assess its “real-world” capabilities when it successfully detected North Korean nuclear tests in 2006 and 2009, and field-tested its On-Site Inspection (OSI) capability for the first time in 2008.
• Since the treaty was negotiated, there have been important improvements in the ability of systems outside the IMS to detect nuclear explosions. This additional capability is held in National Technical Means (NTM), in auxiliary IMS stations, and in regional seismic monitoring networks not linked to the IMS and is significant since the treaty allows for the incorporation of additional technologies not specified in the treaty. In addition, novel underground explosion detection technologies such as the satellite-based interferometric synthetic aperture radar (InSAR) can now sometimes measure changes in the elevation of the surface of the earth down to the centimeter level. The adoption and incorporation of these additional capabilities and other systems outside the IMS could mean that nuclear explosion detection may continue to improve significantly in the future.
• There remains considerable uncertainty in the Obama administration about whether the technological advances of the last ten years will be sufficient to change the Senate’s views enough to obtain the minimum sixty-seven “yes” votes required to ratify the treaty. Many factors—not all of them related to the treaty or even nonproliferation—will determine when the Senate Foreign Relations Committee decides to present the CTBT for debate and consideration for a second time.
• Today, from the perspective of the Obama administration, CTBT ratification is an important part of the nonproliferation agenda. However, the administration has not yet begun a robust outreach effort to make its case for CTBT ratification. In fact, the opponents of ratification have forced the administration into a defensive posture by narrowly defining the debate around the technological capabilities needed to ensure the safety, security, and reliability of the U.S. nuclear stockpile and the ability of the IMS to detect nuclear tests.
• The completion of the Nuclear Posture Review, a new National Academy of Sciences study on technical issues related to the CTBT, and a new National Intelligence Estimate on the CTBT as well as the anticipated START follow-on agreement will help shape the ratification timeline for the administration. Their contents will be central to the anticipated ratification debate.
• Since treaty opponents have been able to shape the debate so far, the Obama administration must clearly tie CTBT ratification into the bipartisan consensus on nonproliferation. Specifically, it needs to change the focus from technological capacity to national security. It must also be prepared with strong and clear explanations of the technical aspects of the debate, which will likely dominate any Senate discussion of the treaty.

This report summarizes the key outcomes of the discussions during the three meetings.  Despite the divergent strategic perceptions and priorities of China, the United States, and Europe, one general conclusion was that all three sides have a significant role to play in addressing a broad range of common challenges, including weapons of mass destruction, terrorism, violent extremism, and energy and environmental security.  At the same time, while the United States and the European Union expect and want China to play an increasingly important role in tackling global problems, they are also worried about its growing influence.  All three sides need to be honest about their expectations and perceptions of one another in order to address this “engagement paradox” and cooperate more effectively.

Specific recommendations were also developed for how the three powers can work together and with the international community in the following areas:

• Peace and security cooperation:  This includes police and military cooperation to counter terrorism and violent extremism along with greater attention to longer-term security concerns such as the environment, the global economy, and the management of conflicts over natural resources.
• Security of African resources:  All three parties have an interest in Africa’s natural resources. Opportunities for cooperation include infrastructure development and economic reconstruction, coordination of Official Development Assistance (ODA) policies, and Chinese engagement in visible public-private partnerships to counter perceptions of its role in Africa.
• Energy security cooperation:  Appropriate international or bilateral mechanisms are needed for greater policy coordination among energy-producer, -consumer and -transit countries, and for ad hoc emergency responses to energy market fluctuations.  Stronger public-private partnerships and tax incentives are needed encourage clean energy technologies.
• Managing the effects of globalization:  A China-U.S.-EU trilateral strategic economic dialogue was suggested to help build trust and manage backlash against globalization.  Since countries and regions now have to deal with similar issues such as social safety nets, port and airport security, environmental sustainability, and cross-border trade, governments and other stakeholders should coordinate and develop best practices for managing these challenges.  Shared surveys on local perceptions toward globalization and its effects would facilitate more effective policy coordination to manage those effects.
• Responding to the global financial crisis:  Financial sector reform should address financial rules and procedures in addition to institutions.  Sustainable economic development measures over the immediate and medium terms can address a broad range of areas, including credit flow, the international tax regime, and assistance to less developed regions.  The role of bilateral preferential trade agreements should be reassessed to ensure that the multilateral free trade system is not compromised.  Especially during a financial crisis, private philanthropy can complement official development efforts.

Besides providing these policy recommendations, Trialogue21 evolved into an early warning mechanism for probable future scenarios and common challenges.  Moving forward, the key is how China, the United States and Europe can coordinate responses to address such potential developments in a timely manner.

Equally significantly, the discussions served to address, clarify and even change perceptions and misperceptions among the participating regions on several fronts.  For example, China’s international energy activities and its strategic intentions were extensively discussed, with the Chinese participants taking pains to explain China’s “peaceful development” and the challenges it still faces.  While the Chinese sought greater understanding from their Western counterparts about their culture, history, and concerns over territorial integrity, the American and European participants pointed to the need for China to reconcile its different identities as a fast developing country in economic terms and an emerging power in political and military terms.

Meanwhile, the European participants sought to explain the difficulties of the EU in forming a single foreign or security policy due to the overriding national interests of its member states.  And participants were interested in the future direction of American foreign policy, including the U.S. response to an increasingly multipolar world, the way forward in areas such as Iraq, and the new policy priorities under the Obama administration and its management of the financial crisis.

Over time, there was a gradual but discernible shift in the language and mentality of the participants in the discussions – from the “us versus them” approach to a focus on how all three sides could collectively address the myriad common challenges they face.  There was a recognition of the value of the China-U.S.-Europe trilateral relationship in coordinating responses to transnational challenges such as regional security concerns, proliferation of weapons of mass destruction, climate change, and the global financial crisis – all of which require multilateral cooperation.

A note of caution was also sounded about keeping expectations in check:  Misperceptions among the three parties will persevere.  It is therefore important to maintain the will and appropriate mechanisms for continued trust-building and dialogue.  Participants also agreed that it was important to systematically incorporate aspects of the Trialogue21 discussions in their dialogues with other partners, and to convey the messages from these discussions to policymakers and public opinion leaders.

U.N. Secretary General Ban Ki-moon offered a five-point proposal, which included an enforceable international convention against nuclear weapons, for concrete measures to end the global logjam on weapons of mass destruction. In his proposal, which he has reiterated several times since then, Secretary General Ban urged:

• All states to negotiate an international nuclear weapons convention, backed by a strong system of verification;
• The U.N. Security Council to discuss security assurances with non-nuclear states;
• The international community to pursue institutionalization of nuclear treaties, including the Comprehensive Test Ban Treaty;
• Nuclear states to be more transparent about the sizes of their arsenals, stocks of fissile material and specific disarmament achievements;
• All states to pursue complementary measures, including the elimination of other types of WMD.

The consultation generated a broad range of ideas to help reduce or eliminate nuclear weapons, which everyone agreed was an urgent priority. As Ban Ki-moon said, “A world free of nuclear weapons would be a global good of the highest order…when disarmament advances, the world advances.”

Complete transcripts of the plenary sessions are included in the full report. Below, a summary of the key ideas presented.

PLEASE NOTE: These proposals do not necessarily represent concensus views.

Proposals for all states:

• Conduct a sober assessment of East-West differences and begin a dispassionate search for military and economic strategies towards disarmament that respects all parties’ need for security and development.
• Outlaw nuclear weapons now and advocate for complete disarmament in the future. Such action will be a litmus test to demonstrate commitment to nuclear disarmament.
• Stop any deployment of new anti-missile systems on borders of other countries and restore the understanding that ballistic missile defense destabilizes nuclear arms control.
• Make proliferation to non-state actors an international crime.
• Invest in nonproliferation education, as the U.S. has done with the National Nonproliferation Act and a National Nonproliferation Education Fund.

Proposals for the U.S., Russia, and NATO:

• Conduct the bilateral relationship in a way that does not encourage proliferation. Reduce nuclear forces as a first step towards disarmament.
• Replace treaties due to expire in 2009 and 2012 by conducting fresh negotiations for deep cuts in the near future.
• Withdraw NATO nuclear weapons from European states and withdraw Russian nuclear weapons deeper into Russia to contribute to lowering of East-West tension.
• Address imbalances in conventional weapons and expansion of military blocs.
• Expand the ambit of the U.S.-Russia joint initiative to combat nuclear terrorism

Proposals for all nuclear-weapon states:

• Do not wait for a Russian-American agreement before beginning to act on zero nuclear.
• Begin exchanging ideas to determine intermediate targets towards eventual disarmament.
• Unambiguously display political will to eliminate nuclear weapons, as Ronald Reagan and Mikhail Gorbachev did in Reykjavík in October 1986.
• Introduce much more restraint and responsibility in nuclear policies and practices, especially nuclear doctrines.
• Keep nuclear and conventional doctrines separate. Define as clearly as possible the threshold for the use of nuclear weapons.
• Ratify all protocols to any relevant regional nuclear-weapon-free zone treaties.
• Pledge to a no-first-use policy to build confidence with non-nuclear-weapon states.
• Agree not to use nuclear weapons against each other under any circumstances.
• Begin negotiations for an agreement on non-deployment of weapons on foreign lands.
• Send unclassified material to the U.N. Secretariat and publish more information about nuclear arsenals, stocks of fissile material and specific disarmament achievements.
• Show greater transparency on:
  • Reductions in nuclear stockpiles
  • Reductions of nuclear warheads and delivery systems
  • The number of dismantled nuclear warheads and delivery systems
  • The pace of dismantlement, including the types of dismantled nuclear warheads and delivery systems
  • Total numbers of nuclear warheads and delivery systems and/or the number of deployed weapons
  • Reductions in nuclear weapons complexes
  • The years in which countries stop producing fissile material for nuclear weapons
  • Disposal of excess fissile material
  • Efforts to reduce the role of nuclear weapons in security doctrines
  • Plans or intentions for further nuclear disarmament
• The U.K. should revisit its decision on the Trident submarines.

Proposals for Nuclear Nonproliferation Treaty states:

• Fulfill all obligations under the treaty to negotiate on effective measures leading to nuclear disarmament.
• Implement the thirteen steps that formed part of the consensus of 2000 NPT Review Conference in a way that promotes international stability and is based on undiminished security for all.
• Create strong institutional backing for the NPT, including a standing secretariat.
• Find a diplomatic and a political solution to the question of Iran’s nuclear program within the ambit of the NPT
• Conclude safeguards agreements with the IAEA, and voluntarily adopt the strengthened safeguards under the Additional Protocol.

Proposals for the United Nations and other multilateral institutions:

• Strengthen the IAEA as a focal point of a reinvigorated global nuclear order allowing for safe and secure expansion of nuclear energy.
• Establish a commission of strategic force commanders to analyze the military utility of nuclear weapons in the current and future geopolitical and geostrategic environments.
• Engage with regional adversaries to resolve outstanding disputes, reduce the dependence on nuclear deterrence and, in some cases, diminish the sense of nuclear vulnerability.
• Preclude the possibility of regional nuclear competitions by ensuring that a new East-West consensus on weapons of mass destruction is based on principles of universality and non-discrimination.
• Renew efforts to bring the CTBT into force.
• Bring into force Central Asian and African nuclear-weapon-free zone treaties.
• Establish a nuclear-weapon-free zone in the Middle East.
• Encourage the Conference on Disarmament to begin negotiations on a fissile material treaty immediately and without preconditions.
• Make the Proliferation Security Initiative treaty based and universally implemented.
• Convene a summit on nuclear disarmament that enables new leaders in key countries to commit to concrete steps for disarmament, peaceful settlement of disputes and an active role for the United Nations.
• End Security Council paralysis on proliferation issues by developing a collective nuclear security system that people can rely on. Ensure a Security Council that can work in a systematic way in cases of non-compliance.
• The U.N. Security Council should begin discussions, perhaps in its Military Staff Committee, on security issues in the nuclear disarmament process.
• The Security Council should unambiguously assure non-nuclear-weapon states that they will not be threatened with nuclear weapons.

Proposals for the International Atomic Energy Agency:

• To ensure effective verification, the IAEA needs the authority, resources, satellite imagery, and capability to do environmental sampling.
• Do more to control and protect nuclear material.
• Start work towards multi-national regulation of and cooperation on production and supply on nuclear fuel.
• Address the demands for access to civil nuclear fuel cycle and agree upon a multinational approach to the fuel cycle that is equitable and fair.

К сожалению, реальность такова, что уровень доверия как между элитами, так и между более широкими общественными группами наших двух стран чрезвычайно низок. Чтобы добиться сближения, необходимо преодолеть себя и поверить в то, что мы можем совместно работать над самыми трудными задачами. Именно решимость преодолеть непонимание в очень болезненном вопросе стала движущим мотивом, побудившим группу занимающих высокие посты американцев и русских встретиться в 2007 году в Москве. Собравшаяся по инициативе Института Восток-Запад (ИВЗ), эта группа задалась целью изучить возможности сотрудничества по вопросу об иранской ракетно-ядерной программе. В результате острой, но вместе с тем уважительной приватной дискуссии, участники – в число которых входили, с американской стороны, генерал в отставке Джеймс Л. Джонс, посол Генри Крамптон и генерал в отставке Лэнс Лорд, а с российской стороны – высокопоставленные официальные лица во главе с представителем президента Российской Федерации послом Анатолием Сафоновым, договорились о целесообразности создания Институтом Восток-Запад рабочей группы, которая объединила бы ведущих ученых обеих стран для изучения иранского вопроса и подготовки первого исследования по совместной оценке угроз. Этот опыт был призван установить на практике, смогут ли ученые и эксперты двух стран прийти к единому мнению относительно характера угрозы, связанной с реализацией иранской ракетно-ядерной программы. Дебаты, имевшие место во время московской встречи, показали, что достичь согласия относительно понимания намерений Ирана будет нелегко. Сознание политических сообществ обеих стран затмилось клубами «дыма», представлявшего собой смесь эмоций и ни- чем не подкрепленных сообщений с реальными фактами и политическими выкладками. Никакого диалога не происходило. Проблема порождала только разрозненные монологи, основанные на подозрениях и недоверии. Решение перейти к практическим шагам по совместной оценке угроз было рискованным. Не было гарантий, что эта работа увенчается успехом.

На самом деле, большинство внешних экспертов, к которым мы обратились, сказали, что задача невыполнима. Отношения между Россией и Соединенными Штатами Америки дошли до самой низкой точки за последние десятилетия. Одной из важнейших причин столь серьезного ухудшения стало скоропалительное заключение между США и Польшей, а также между США и Чешской Республикой договоров по ПРО, которыми предусматривалось развертывание в этих европейских странах объектов, призванных противостоять потенциальной ракетно-ядерной угрозе со стороны Ирана. Правительство США рассматривало этот шаг как оборонительный. Действительно ли Иран накапливает потен- циал для нанесения удара по Европе? Сколько времени может занять этот процесс? Российское правительство выступило с возражениями против размещения системы ПРО возле своих границ, заявив, что этот шаг был бы направлен против России и носил бы наступательный характер. Российские руководители и эксперты отвергли идею о наличии у Ирана в настоящее время таких наступательных возможностей, которые позволили бы ему нанести удар по Европе с применением баллистических ракет. Столкнувшись с этой тупиковой ситуацией, шестнадцать американских и российских участников кругло- го стола, состоявшегося в 2007 году в Москве в рамках диалога на неправительственном уровне, вполне могли остановиться, но они поступили иначе. Было достигнуто понимание, что корень проблемы следовало искать не в США и не в России, но в расшифровке самой угрозы: какими реальными техническими возможностями располагает Иран? Могут ли две стороны проанализировать ситуацию и прийти к согласию относительно характера угрозы по итогам совместного исследования?

Россия и США спорили по поводу сроков, необходимых Ирану для создания ядерных боеголовок и балли- стических ракет, способов предотвращения такого развития событий, а также – если предотвратить наихудший сценарий окажется невозможным – оперативных мер военного характера, которые обе страны могли бы применить в целях защиты от потенциального использования Ираном ракет с ядерными боезарядами. Участники круглого стола согласились с тем, что продуктивный политический диалог относительно мотивов и ответных мер политического характера мог начаться только после оценки возможностей Ирана. Именно в этом две группы ученых из наших стран увидели свою задачу и приступили к работе – как индивидуальной, так и совместной, проходившей в форме коллективных обсуждений, которые зачастую затягивались далеко за полночь.

В то время как иранская ядерная программа не раз становилась предметом подробного публичного анализа, гораздо меньше внимания уделялось, по крайней мере публично, ракетной программе Ирана. Огромное количество самых разных утверждений и опровержений затрудняет понимание проблемы неспециалистом. Задача настоящего доклада состоит в том, чтобы заполнить этот пробел, предложив читателю подробное исследование иранского ракетно-ядерного потенциала. Когда предположительно Иран будет способен развернуть ядерные боеголовки? Будут ли предлагаемые элементы системы ПРО в состоянии перехватить иранские ракеты в случае, если допустить, что Иран произведет их запуск? Каковы возможности российско-американского сотрудничества в этой области? Таковы наиболее актуальные вопросы, которые были исследованы в настоящем докладе и в связи с которыми в нем высказываются экспертные оценки.

Институт Восток-Запад, вот уже тридцать лет играющий роль связующего звена в российско-американских, а до этого – в советско-американских отношениях, с заслуженной гордостью представляет результат труда замечательной команды ученых и экспертов из России и США по заявленной теме. Подготовленный ими документ стал первым мостиком, перекинутым над про- пастью, казавшейся ранее непреодолимой – как из-за отсутствия независимого анализа, так и из-за дефицита доверия в отношении оценки иранской оружейной программы. Своим успешным завершением совместное исследование по такому важному вопросу, как оценка иранского ракетно-ядерного потенциала, обязано усилиям авторов, а также готовности правительств обеих стран создать возможности для сотрудничества между нашими научными сообществами.

ИВЗ работал в тесном контакте с партнерскими организациями как в России, так и в Соединенных Штатах Америки: с российским Комитетом ученых за глобальную безопасность и контроль над вооружениями, программой в области естественных наук, технологий и общества Массачусетского технологического института, Центром международной безопасности и сотрудничества Стэнфордского университета. Все они оказали большое содействие и сыграли ведущую роль в реализации проекта. Мы надеемся на то, что работа, проделанная выдающимися американскими и российскими специалистами благодаря установившимся между ними неформальным контактам, укажет выход из контрпродуктивного и ненужного противостояния, которое возникло по поводу иранского военного ядерного потенциала и возможных ответных мер, направленных на его нейтрализацию. В конечном итоге, обе стороны – в результате непростого процесса согласования – указали на то, что превращение Ирана в ядерную державу не отвечает интересам ни США, ни России.

Более года между российскими и американскими учеными, некоторые из которых являются близкими советниками высокопоставленных государственных деятелей, происходили напряженные дискуссии в связи с подготовкой первой совместной оценки угроз. Работа над проектом настоящего доклада была сама по себе уникальным опытом установления доверия между экспертами, которые формируют будущие стратегические решения. Все мы многому научились благодаря этому опыту, опираясь на который Институт Восток-Запад планирует более широко и активно использовать модель совместных независимых экспертных групп как инструмента в поиске ответов на различные существующие в мире угрозы. Мы проведем дополнительные исследования по совместной оценке угроз. Для того чтобы придать импульс процессу практического использования выводов настоящего доклада, мы предполагаем приступить к совместной российско-американской оценке политических решений, как было предложено Уильямом Бернсом (William Burns), заместителем государственного секретаря по политическим вопросам (ранее занимавшим пост посла США в России). Это новое исследование помогло бы выработать, на основе консенсуса, рекомендации относительно возможных политических путей урегулирования Соединенными Штатами Америки и Россией проблем, связанных с потенциальной ракетно-ядерной угрозой со стороны Ирана, а также предложить глобальный механизм недопущения распространения баллистических ракет.

В феврале 2009 года основные выводы исследования были представлены советнику по вопросам национальной безопасности США Джеймсу Джонсу, российскому министру иностранных дел Сергею Лаврову и секретарю Совета безопасности Российской Федерации Николаю Патрушеву. Первая реакция на проект доклада как от американских, так и от российских официальных лиц была позитивной и позволяет надеяться на то, что обе страны смогут конструктивно сотрудничать в противостоянии существующим ракетно-ядерным угрозам. Мы рады тому, что важность совместных российскоамериканских исследований по оценке угроз была признана в ходе недавних двусторонних встреч между госсекретарем Клинтон и министром Лавровым.

ИВЗ видит свою задачу в объединении усилий ради достижения более безопасного и совершенного мира, и содержащаяся в настоящем докладе совместная оценка угроз предоставляет лицам, определяющим политический курс, возможность внести свой конкретный вклад в это дело. Мы благодарны за самоотверженные усилия тем участникам проекта как с американской, так и с российской стороны, которые оставили в стороне политическую полемику и пожертвовали другими обязательствами ради того, чтобы обогатить настоящее исследование своими глубокими знаниями и навыками в области анализа. В процессе работы над предлагаемым вниманию публики согласованным документом они выступили не только как ученые, но и как дипломаты и опытные переговорщики. Выражаем особую благодарность и признательность Дэвиду Холловею и Леониду Рябихину, которые возглавили работу американских и российских участников этого уникального проекта, соответственно. Полный список ученых и экспертов, принимавших участие в исследовании, приведен выше. Мы благодарим каждого из них за труд и предоставленные материалы. Вместе с тем, своим успешным завершением и публикацией приводимый ниже согласованный документ во многом обязан именно профессору Холловею и доктору Рябихину, которые проявили себя как терпеливые, но решительные руководители. Я хотел бы также выразить особую благодарность и признательность Грегу Остину, вице-президенту по инновациям в области политики, который положил начало исследованиям по совместной оценке угроз в Институте Восток-Запад.

Джон Эдвин Мроз, президент и главный исполнительный директор Института Восток-Запад. Из предисловия к докладу "Ядерный и ракетный потенциал Ирана: совместная техническая оценка угроз экспертами из США и России"

Introduction

In his inaugural address, U.S. President Barack Obama told the Muslim world they would be judged by what they build, not what they destroy. But even if those who build far outnumber those who destroy, many governments and societies will continue to be confronted by the specter of violent extremism. The challenge they face is how to devise effective strategies to counter the extremists and encourage long-term solutions that go beyond merely containing the problem to addressing its root causes. This is the challenge we posed to a wide variety of participants in the EastWest Institute’s Countering Violent Extremism Initiative.

In 2008, EWI’s Countering Violent Extremism initiative began a concerted effort to engage youth, advocacy groups, religious organizations, and local religious leadership to gauge their understanding of violent extremism and to learn what they believe should be done to counter it. Throughout the course of the year, we received a wealth of information, opinions and advice that extends far beyond this report. Further study is needed, but is, unfortunately, beyond the scope of this EWI initiative.

As is all too well known, violent extremism is a longstanding and long-studied phenomenon in human history. There are few things that have not been said already. There is, however, a significant gap between what is being said and what is being done. This paper will show that violent extremism is a symptom of a much larger set of problems where solutions must come from concerted efforts by governments and societies worldwide. In order to set the stage, this report will first briefly review what policy experts have said and then review the feedback from people of faith and young people as to how, from their perspectives, solutions can be achieved.

Each specific case of violent extremism arises from a variety of unique factors. A review of cases would require voluminous study. Instead, we are focusing here on recommendations for governments and civil society that will help them work toward a better and safer world. Arguments from civil society and governments bear certain key similarities — both seek to enhance their own security and their own interests. This paper presents an overview of the “rationale” for violent extremism as presented by extremists and terrorists and civil societies’ reactions to such explanations. It also explores what can be done about violent extremism, given that it cannot be easily defined, cannot only be combated ideologically, and cannot be combated through the use of force alone in any sort of sustainable way.